В то давнее время, когда мир божий наполнен был лешими, ведьмами да русалками, когда реки текли молочные, берега были кисельные, а по полям летали жареные куропатки, в то время жил-был царь по имени Горох с царицею Анастасьей Прекрасною; у них было три сына-царевича. Сотряслась беда немалая – утащил царицу нечистый дух. Говорит царю большой сын:
     – Батюшка, благослови меня, поеду отыскивать матушку.

     Поехал и пропал, три года про него ни вести, ни слуху не было.
     Стал второй сын проситься:
     – Батюшка, благослови меня в путь-дорогу, авось мне посчастливится найти и брата и матушку.
     Царь благословил; он поехал и тоже без вести пропал – словно в воду канул.
     Приходит к царю меньшой сын Иван-царевич:
     – Любезный батюшка, благослови меня в путь-дорогу; авось разыщу и братьев и матушку.
     – Поезжай, сынок!
     Иван-царевич пустился в чужедальнюю сторону; ехал, ехал и приехал к синю морю, остановился на бережку и думает: "Куда теперь путь держать?"
     Вдруг прилетели на море тридцать три колпицы, ударились оземь и стали красные девицы – все хороши, а одна лучше всех; разделись и бросились в воду.
     Много ли, мало ли они купались – Иван-царевич подкрался, взял у той девицы, что всех краше, кушачок и спрятал за пазуху.
     Искупались девицы, вышли на берег, начали одеваться – одного кушачка нет.
     – Ах, Иван-царевич, – говорит красавица, – отдай мой кушачок.
     – Скажи прежде, где моя матушка?
     – Твоя матушка у моего отца живет – у Ворона Вороновича. – Ступай вверх по морю, попадется тебе серебряная птичка, золотой хохолок: куда она полетит, туда и ты иди.
     Иван-царевич отдал ей кушачок и пошел вверх по морю; тут повстречал своих братьев, поздоровался с ними и взял с собою.
     Идут они вместе берегом, увидали серебряную птичку, золотой хохолок, и побежали за ней следом. Птичка летела, летела и бросилась под плиту железную, в яму подземельную.
     – Ну, братцы, – говорит Иван-царевич, – благословите меня вместо отца, вместо матери; опущусь я в эту яму и узнаю, какова земля иноверная, не там ли наша матушка.
     Братья его благословили, он сел на рели, полез в ту яму глубокую и спущался ни много, ни мало – ровно три года; спустился и пошел путем-дорогою.
     Шел-шел, шел-шел, увидал медное царство; во дворце сидят тридцать три девицы-колпицы, вышивают полотенца хитрыми узорами, – городками с пригородками.
     – Здравствуй, Иван-царевич! – говорит царевна медного царства. – Куда идешь, куда путь держишь?
     – Иду свою матушку искать.
     – Твоя матушка у моего отца, у Ворона Вороновича; он хитер и мудёр, по горам, по долам, по вертепам, по облакам летал! Он тебя, добра молодца, убьет! Вот тебе клубочек, ступай к моей середней сестре – что она тебе скажет. А назад пойдешь, меня не забудь.
     Иван-царевич покатил клубочек и пошел вслед за ним. Приходит в серебряное царство; там сидят тридцать три девицы-колпицы. Говорит царевна серебряного царства:
     – Доселева русского духа было видом не видать, слыхом не слыхать, а нонче русский дух воочью проявляется! Что, Иван-царевич, от дела пытаешь али дела пытаешь?
     – Ах, красная девица, иду искать матушку.
     – Твоя матушка у моего отца, у Ворона Вороновича; и хитер он, и мудёр, по горам, по долам летал, по вертепам, по облакам носился! Эх, царевич, ведь он тебя убьет! Вот тебе клубочек, ступай-ка ты к меньшой моей сестре – что она тебе скажет: вперед ли идти, назад ли вернуться?
     Приходит Иван-царевич к золотому царству; там сидят тридцать три девицы-колпицы, полотенца вышивают. Всех выше, всех лучше царевна золотого царства – такая краса, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Говорит она:
     – Здравствуй, Иван-царевич! Куда идешь, куда путь держишь?
     – Иду матушку искать.
     – Твоя матушка у моего отца, у Ворона Вороновича; и хитер он, и мудёр, по горам, по долам летал, по вертепам, по облакам носился. Эх, царевич, ведь он тебя убьет! На тебе клубочек, ступай в жемчужное царство: там твоя мать живет. Увидя тебя, она возрадуется и тотчас прикажет: няньки-мамки, подайте моему сыну зелена вина. А ты не бери; проси, чтоб дала тебе трехгодовалого вина, что в шкапу стоит, да горелую корку на закусочку. Не забудь еще: у моего батюшки есть на дворе два чана воды – одна вода сильная, а другая малосильная; переставь их с места на место и напейся сильной воды.
     Долго царевич с царевной разговаривали и так полюбили друг друга, что и расставаться им не хотелося; а делать было нечего – попрощался Иван-царевич и отправился в путь-дорогу.
     Шел, шел приходит к жемчужному царству. Увидала его мать, обрадовалась и крикнула:
     – Мамки-няньки! Подайте моему сыну зелена вина.
     – Я не пью простого вина, подайте мне трехгодовалого, а на закуску горелую корку.
     Выпил трехгодовалого вина, закусил горелою коркою, вышел на широкий двор, переставил чаны с места на место и принялся сильную воду пить.

     Вдруг прилетает Ворон Воронович; был он светел, как ясный день, а увидал Ивана-царевича – и сделался мрачней темной ночи; опустился к чану и стал тянуть бессильную воду.
     Тем временем Иван-царевич пал к нему на крылья; Ворон Воронович взвился высоко-высоко, носил его и по долам, и по горам, и по вертепам, и облакам и начал спрашивать:
     – Что тебе нужно, Иван-царевич? Хочешь – казной наделю?
     – Ничего мне не надобно, только дай мне посошок-перышко.
     – Нет, Иван-царевич! Больно в широки сани садишься.
     И опять понес его Ворон по горам и по долам, по вертепам и облакам. Иван-царевич крепко держится; налег всею своей тяжестью и чуть-чуть не обломил ему крылья. Вскрикнул тогда Ворон Воронович:
     – Не ломай ты мои крылышки, возьми посошок-перышко!
     Отдал царевичу посошок-перышко; сам сделался простым вороном и полетел на крутые горы.
     А Иван-царевич пришел в жемчужное царство, взял свою матушку и пошел в обратный путь; смотрит – жемчужное царство клубочком свернулося да вслед за ним покатилося.
     Пришел в золотое царство, потом в серебряное, а потом и в медное, взял повел с собою трех прекрасных царевен, а те царства свернулись клубочками да за ними ж покатилися. Подходит к релям и затрубил в золотую трубу.
     – Братцы родные! Если живы, меня не выдайте.
     Братья услыхали трубу, ухватились за рели и вытащили на белый свет душу красную девицу, медного царства царевну; увидали ее и начали меж собою ссориться: один другому уступить ее не хочет.
     – Что вы бьетесь, добрые молодцы! Там есть еще лучше меня красная девица.
     Царевичи опустили рели и вытащили царевну серебряного царства. Опять начали спорить и драться; тот говорит:
     – Пусть мне достанется!
     А другой:
     – Не хочу! Пусть моя будет!
     – Не ссорьтесь, добрые молодцы, там есть краше меня девица.
     Царевичи перестали драться, опустили рели и вытащили царевну золотого царства. Опять было принялись ссориться, да царевна-красавица тотчас остановила их:
     – Там ждет ваша матушка!
     Вытащили они свою матушку и опустили рели за Иваном-царевичем;
     подняли его до половины и обсекли веревки. Иван-царевич полетел в пропасть, крепко ушибся и полгода лежал без памяти; очнувшись, посмотрел кругом, припомнил все, что с ним сталося, вынул из кармана посошок-перышко и ударил им об землю. В ту ж минуту явилось двенадцать молодцев.
     – Что, Иван-царевич, прикажете?
     – Вынесть меня на вольный свет.
     Молодцы подхватили его под руки и вынесли на вольный свет. Стал Иван-царевич про своих братьев разведывать и узнал, что они давно поженились: царевна из медного царства вышла замуж за середнего брата, царевна из серебряного царства – за старшего брата, а его нареченная невеста ни за кого не идет. И вздумал на ней сам отец-старик жениться; собрал думу, обвинил свою жену в совете с злыми духами и велел отрубить ей голову; после казни спрашивает он царевну из золотого царства:
     – Идешь за меня замуж?
     – Тогда пойду за тебя, когда сошьешь мне башмаки без мерки.
     Царь приказал клич кликать, всех и каждого выспрашивать: не сошьет ли кто царевне башмаков без мерки?
     На ту пору приходит Иван-царевич в свое государство, нанимается у одного старичка в работники и посылает его к царю:
     – Ступай, дедушка, бери на себя это дело. Я тебе башмаки сошью, только ты на меня не сказывай.
     Старик пошел к царю:
     – Я-де готов за эту работу взяться.
     Царь дал ему товару на пару башмаков и спрашивает:
     – Да потрафишь ли ты, старичок?
     – Не бойся, государь, у меня сын чеботарь.
     Воротясь домой, отдал старичок товар Ивану-царевичу; тот изрезал товар в куски, выбросил за окно, потом растворил золотое царство и вынул готовые башмаки:
     – Вот, дедушка, возьми, отнеси к царю.
     Царь обрадовался, пристает к невесте:
     – Скоро ли к венцу ехать?
     Она отвечает:
     – Тогда за тебя пойду, когда сошьешь мне платье без мерки. Царь опять хлопочет, сбирает к себе всех мастеровых, дает им большие деньги, только чтоб платье без мерки сшили.
     Иван-царевич говорит старику:
     – Дедушка, иди к царю, возьми материю, я тебе платье сошью, только на меня не сказывай.
     Старик поплелся во дворец, взял атласов и бархатов, воротился домой и отдал царевичу. Иван-царевич тотчас за ножницы, изрезал на клочки все атласы и бархаты и выкинул за окно; растворил золотое царство, взял оттуда что ни есть лучшее платье и отдал старику:
     – Неси во дворец!
     Царь радехонек:
     – Что, невеста моя возлюбленная, не пора ли нам к венцу ехать?
     Отвечает царевна:
     – Тогда за тебя пойду замуж, когда возьмешь старикова сына да велишь в молоке сварить.
     Царь не задумался, отдал приказ – ив тот же день собрали со всякого двора по ведру молока, налили большой чан и вскипятили на сильном огне.
     Привели Ивана-царевича; начал он со всеми прощаться, в землю кланяться; бросили его в чан: он раз нырнул, другой нырнул, выскочил вон – и сделался таким красавцем, что ни в сказке сказать, ни пером написать. Говорит царевна:
     – Посмотри-ка, царь! За кого мне замуж идти: за тебя ли, старого, или за него, доброго молодца?
     Царь подумал: "Если и я в молоке искупаюся, таким же красавцем сделаюся!"
     Бросился в чан и сварился в молоке.
     А Иван-царевич поехал с царевной из золотого царства венчаться; обвенчались и стали жить-поживать, добра наживать.